Писатели-нелюдимы, корпевшие над тетрадями и почти не выходившие в свет, прижизненной славы предсказуемо не добиваются, да и после смерти часто оказываются полу- или совсем забытыми. Поразительна в этом смысле история Франца Кафки: насколько тривиальным и неприметным было его повседневное существование, настолько из ряда вон выходящей оказалась популярность спустя десятилетия. В Праге XXI века встретить портрет хмурого сухопарого Кафки проще, чем румяные щеки неунывающего солдата Швейка. Значки и магниты, календари и блокноты, футболки и сумки — тишайший Франц не поверил бы, что на всех этих вещах спустя век напечатают его фотографию, а туристы в охотку будут скупать такие сувениры. Ночные муки перед чистым листом бумаги и погубленное здоровье принесли свои плоды — о которых создатель романа «Процесс» и новеллы «Превращение», увы, никогда не узнает.

Почти все, что мы знаем о Кафке, почерпнуто из его дневников. Вел он их нерегулярно и с длительными перерывами, не утруждая себя перечислением фактов или тем более реакциями на внешние события — началу Первой мировой войны в этих записях уделено две строчки, рождению нового государства, Чехословакии, — ни слова. Отзывов знакомых о нем тоже немного, и в основном они весьма скупы: а многое ли вы могли рассказать о самом неприметном своем коллеге по работе? Приходит в 8:00, в 14:00 уходит, за весь день не произносит и полусотни слов. Благодаря двоим людям биографы заполнили лакуны в сведениях о писателе: его близкий друг Макс Брод что-то поведал сам, что-то восстановил по произведениям Кафки (которые тот просил попросту сжечь), а его последняя любовь Милена Есенская сохранила полтора десятка тетрадей с дневниковыми размышлениями Франца. Есть еще письма к Фелиции Бауэр, женщине, на которой Кафка дважды безуспешно пытался жениться, — даже более личные и самоедские, чем дневник, но куда более совершенные в литературном плане. И все: ни воспоминаний друзей о совместных кутежах, ни апокрифичных историй о встречах с Кафкой от разных случайных людей, ни бесед с журналистами.

Франц Кафка, сын торговца галантерейными товарами и дочери зажиточного пивовара, с детства находился в стрессовой среде. Во-первых, методы отцовского воспитания не отличались либерализмом: писатель вспоминал в знаменитом «Письме отцу», как в детстве он однажды ночью попросил воды — и был выставлен на балкон. «Спустя годы я все еще страдал от мучительного представления, как огромный мужчина, мой отец, высшая инстанция, почти без всякой причины — ночью может подойти ко мне, вытащить из постели и вынести на балкон, — вот, значит, каким ничтожеством я был для него», — объясняет Кафка. Во-вторых, быть немецкоговорящим евреем в Праге значило попасть в атмосферу повсеместного отчуждения, ни для кого не считаться «своим». Это, в общем-то, не причиняло интроверту Францу острой боли, но создавало постоянное давление — такое, какое испытывает Варнава, персонаж романа «Замок», дружба с которым считается поводом для насмешек и недоверия.

Карьера Франца Кафки прозаична: гимназия, Карлов университет, стажировка в суде, служба в конторе по страхованию несчастных случаев на производстве, работа, писательство, отпуск, работа, писательство. С юности Франц стеснялся своего тела — по меркам 1900-х годов он был чрезвычайно долговязым (около 185 см) и худощавым, так что, общаясь с кем-либо, сутулился и склонял голову. Внимание к телу, начавшееся с потребности как бы принижать себя, делать менее заметным, переросло в ипохондрию: юноша следил за каждой малейшей неполадкой в организме, и чтобы укрепить здоровье, регулярно занимался спортом. Больше всего он любил плавание, но не ограничивался только им: умел писатель ездить верхом и играть в теннис, пробовал себя в гребле и катании на санях. Быть может, причиной ипохондрии стали приступы мигрени, случавшиеся с детства, и иногда сопровождавшиеся кратковременными обмороками — Франц настолько ужился с ними, что несколько раз умудрялся потерять сознание и прийти в себя прямо на рабочем месте, никого из коллег не побеспокоив.

Дальше — больше: в какой-то момент, видимо, еще в подростковом возрасте, Франц отказался от употребления мяса — и это в те времена, когда вегетарианство было далеко не в моде и воспринималось как чрезвычайно странная прихоть! Богатая продовольствием Австро-Венгрия, в состав которой входила Чехословакия, с поздней весны до осени могла обеспечивать чудака-вегетарианца хорошей растительной пищей, но вот зимой качество питания неизбежно снижалась: импорт продуктов из теплых стран станет повсеместным только к середине века — а ведь именно этот экономический фактор сделал вегетарианство относительно безопасным для здоровья. Документальных свидетельств о зимнем рационе Франца Кафки нет, но едва ли он был оптимальным для молодого человека, днями и ночами сидящего над бумагами.

Мнительность Кафки не распространялась на рабочий график: сколь внимательно он изучал всякий источник боли, столь безответственно он относился к биоритмам. Конторские обязательства завершались в два часа пополудни, после чего клерк возвращался домой, спал несколько часов, и превращался в писателя. Из этой роли юноша не выходил порой до самого утра, то обдумывая очередную идею, то силясь родить хоть полстраницы. Ради писательской дисциплины Кафка завел в 1909 году дневник — однако и тут случались периоды простоя, сопровождавшиеся самокопанием, бессонницей, депрессией.

Особым поводом для недовольства собой была хроническая неспособность заканчивать произведения: фантазия порождала все новые и новые образы и идеи, но почти всегда текст обрывался через несколько строк или абзацев. Исследователи считают, что полностью завершенными к нам пришли лишь отдельные рассказы — «Превращение», «Приговор», «В исправительной колонии». Впрочем, последний иногда считают черновым наброском к «Процессу» — роману, который существовал в виде разрозненных глав и фактически не имеет канонической авторской редакции. С делом собирания этого пазла более-менее справился Макс Брод, так что еще хуже дела — с романом «Замок»: тот вовсе обрывается посреди предложения.

В годы Первой мировой войны Франц Кафка, едва преодолев 30-летний рубеж, заболевает туберкулезом. Как отмечает Клод Давид, автор одной из лучших биографий писателя, болезнь эта имела психосоматическую природу — и сам Франц понимал это, задолго до вхождения исследований по психосоматике в медицинскую практику. «Я болен духом, а заболевание легких лишь следствие того, что духовная болезнь вышла из берегов», — гласит одна из дневниковых записей, которую порой ошибочно принимают за признание в сумасшествии.

Существуют биографы-диагностики, заявляющие, будто Кафка страдал легкой формой шизофрении, и приводящие в качестве доказательств наиболее фантасмагоричные цитаты из его произведений. Как, мол, психически здоровый индивид мог сочинить историю о превращении человека в насекомое или о пыточной машине, раздавливающей заключенного? Такие суждения поспешны и наивны: «духовной болезнью» писатель называет нервное расстройство, вызванное прежде всего неправильной организацией времени. Перегрузки и недосып, помноженные на слабый иммунитет, ударили по организму, едва тот вышел из юношеской стадии, — «сумасшествие» есть не более чем чрезмерное, почти патологическое внимание к самому себе. Из знаменитых интровертов Кафка, наверное, больше прочих сосредоточен на своем «я», а люди такого склада склонны преумножать проблемы постоянным размышлением о них, беспрерывными переживаниями и терзаниями.

В 1918 году писатель подхватил грипп («испанку»), бушевавший в Европе и унесший сотни тысяч жизней. Организм с ним справился — но рецидивами стали новые, более частые и обильные легочные кровотечения. С этого момента чиновник Кафка практически не вылезает из отпусков по состоянию здоровья, периодически ездит на недорогие южно-немецкие курорты в горах — правда, для действительно эффективного лечения у него не хватает ни денег, ни желания. Писатель скончался от туберкулеза, месяца не дожив до 41-го дня рождения, и завещал Максу Броду уничтожить все рукописи. Так родилась история о дружеском предательстве — едва ли не единственная, в которой публика всецело на стороне предателя. Уже спустя 5–7 лет после смерти Кафки, к концу 1920-х годов, его произведения были опубликованы (чего почти не случалось при жизни) и переведены на множество языков — а личность Франца Кафки начала обрастать легендами и превращаться в фирменный чешский бренд.