Кто-то вспомнит, как слезились глаза от «потока сознания» в главе «Сон Молли», которую было необходимо прочесть к экзамену. Кто-то вновь ощутит, как сводит пальцы, не поспевающие за мерным голосом преподавателя. Куртуазная поэзия, ваганты, Данте со своей «Божественной», прыжок лосося из древнеисландских песен… Один перекрестится, а другому захочется на досуге пересмотреть список литературы. Да что там Средневековье — а курс зарубежной литературы XX и XXI веков? Когда нас посвятили в технику «припоминания» Пруста и кафкианское отчуждение?

Итак, как вы уже наверно поняли, мы решили пообщаться с доктором филологических наук, профессором ВолГУ, автором многочисленных монографий и научных статей, да и просто — с легендой нашего университета — Валерием Александровичем Пестеревым.

Не скроем, нам было чрезвычайно приятно, что вопросы теперь задавали мы.

— Валерий Александрович, вы уже почти год не преподаете в университете. Скучаете?

— Давайте сразу расставим все точки над «i». Я отстранился от преподавательской работы в университете из-за проблем со зрением, мне предстояла очень серьезная операция и длительный период реабилитации. Я не хотел никого подводить, потому что всегда относился к учебному процессу ответственно. Должен сказать, что руководство аспирантами я продолжаю. Не столь давно мне предлагали вернуться и к преподавательской работе.

— Идея проведения лекций возникла самым неожиданным образом. Мне приходилось говорить студентам о том, что немыслимое сокращение часов в программе — это нечто пагубное. И тогда они обратились ко мне с просьбой: не смогу ли я прочитать внеаудиторно те лекции или темы, которые я не успел осветить? Это было в конце учебного года, и я предложил вернуться к вопросу в начале следующего. Честно говоря, я не отнесся к этому всерьез, потому что студенческая аудитория есть студенческая аудитория. Сегодня что-то вспыхнуло, какой-то порыв, а завтра уже забыто. Но в сентябре студенты вышли на меня с напоминанием об обещании прочитать лекции и сами договорились с областной библиотекой им. М. Горького. Позже к этому процессу подключились мои прежние студенты и аспиранты, ученики из волгоградских школ.

— Будете читать литературу рубежа веков? Или смените период?

— Я могу читать литературу, как это принято говорить у зарубежников, от Адама до Авраама, то есть с античных времен до современности. За год до этого из программы вообще выбросили курс зарубежной литературы конца XIX начала XX веков, поэтому у меня возникла мысль начать именно с этого периода. Я хотел прочитать лекции по эстетизму и творчеству О. Уальда, а после этого перейти к XX и XXI столетиям. Но сейчас я думаю, что стоит обратиться с вопросом к аудитории: кто из писателей XX века или других эпох вызывает интерес? Для меня ведь не проблема вернуться вспять и прочитать Софокла или Ж. Расина, вспомнить Ф. Рабле, М. Пруста, Ф. Кафку, Дж. Джойса или дать обзорную лекцию о современной литературе.

— Что повлияло на ваш образ как преподавателя? Может быть, подражали своим учителям?

В своей жизни мне приходилось слушать лекции очень многих преподавателей и, тем не менее, я никогда не хотел кому-то подражать. Но очень многие сыграли определенную роль в моей жизни. Из студенческой поры я вспоминаю преподавателя зарубежной литературы Ариадну Андреевну Галенопольскую. Из людей, которые много значили для меня в более позднее время, могу назвать профессора Санкт-Петербургского университета им. Герцена, преподавателя зарубежной литературы Анну Сергеевну Ромм, которая была влюблена в Ч. Диккенса. И когда она его читала, в аудитории стоял оглушительный смех — студенты просто не могли писать лекцию. Анна Сергеевна обладала очень тонким чувством юмора и всегда умела вызывать у аудитории нужную ей реакцию. Вспоминаю и Маргариту Васильевну Разумовскую — она читала XVIII век. Необыкновенный специалист с чувством юмора, она всегда очень живо и заинтересованно общалась со студентами.

— Практически у каждого преподавателя вы отметили прекрасное чувство юмора. Вы считаете это качество важным для лектора?

— Мне думается, что чувство юмора важно и для человека, и для преподавателя, но, в то же время, все не должно сводиться только к этому. Я позволю себе процитировать У. Эко, который в одной из своих работ заявлял: «Мир нельзя изменить (я всегда добавляю: и человека), его можно только высмеять». Я, скажем, никогда не мог без чувства юмора читать некоторые из лекций, скажем, говорить об Эжене Потье с его пафосно-революционной поэзией. Но моя ирония не носила идеологического характера. Эстетизм, который мне чрезвычайно близок, тоже невозможен без оттенков и нюансов юмора.

— Вы никогда не хотели уехать из Волгограда, преподавать в другом ВУЗе, может быть? Вас наверняка приглашали в другие университеты.

— Чаще всего меня приглашали в Москву и Санкт-Петербург. Но в Москву я не поехал, потому что это не тот город, где я по-настоящему хорошо себя чувствую. Санкт- Петербург близок мне, но как-то не совпадало в силу обстоятельств, не зависящих от ВУЗа. Если существует представление, что я всю жизнь провел в Волгограде, то это не так. Преподавательскую деятельность я действительно начал здесь. Потом с 1977 года я работал в Ярославле, а в 1985 году вновь вернулся в наш город. В то же время я продолжал выезжать в Санкт-Петербург, чтобы вычитывать студентам курсы лекций. В другие ВУЗы меня приглашают по сей день — это стабильно. Трудно сказать, как сложится жизнь, ведь многое непредсказуемо.

— Вы считаете, что в нашем университете сложилась хорошая научная школа?

— Я могу судить только о литературе. Что касается Волгограда, то в большей мере настоящая научная школа сложилась в ВГСПУ. Хотя это не значит, что я намерен умалять всяческие достоинства нашего университета. У нас работали значительные специалисты очень высокого научного уровня, и для меня очевидно, что в развитие науки ВолГУ внес определенный вклад.

— Так может, объединение ВолГУ и ВГСПУ пошло бы нам только на пользу?

— Не могу сказать, что бы мы приобрели при объединении двух разных ВУЗов с определенными сложившимися традициями. Знаю одно: такие перемены не проходят безболезненно и всегда начинаются, как правило, с негативного. Позитивного результата можно достичь только в процессе работы.

— Вы вспоминаете своих студентов? Интересуетесь, чем они теперь занимаются?

— Я всегда был убежден: когда работаешь с аудиторией, это не значит, что вся она будет тебя боготворить и любить. Но вместе с тем, меня окружают студенты прошлых и нынешних поколений, которым я нужен. Есть выпускники, о которых я подчас даже не подозреваю. Когда-то я получил письмо из Колумбии от бывшего студента из Ярославля, который сейчас преподает в посольстве русский язык и литературу. Порой мне звонят и волгоградские студенты, и ребята из других городов. Это общение постоянно, и я никогда в этом смысле не чувствовал себя обделенным вниманием.

много пятерок и хороших оценок. Ну, как много? По моим, разумеется, меркам. Я, конечно, не мог бы превзойти некоторых преподавателей, у которых полкурса из 25 человек получают «отлично». Но те, кто действительно заслуживали отличной оценки, ее получали. Для меня никогда не было проблемой поставить человеку пятерку.

пять назад мне принесли распечатку с сайта, на котором студенты разных поколений обменивались мнением обо мне. Знаете, мои коллеги или знакомые часто упоминают: «Вот про тебя там говорят…» В таких случаях я отвечаю единообразно: ну что я могу поделать, если я из тех людей, о которых не могут не говорить? Как иначе ко всему этому можно относиться?

— С чего начинался ваш читательский опыт? Как развивали вкус к хорошим произведениям?

— И литература, и театр, и музеи благодаря родителям вошли в мою жизнь очень рано. В нашей семье всегда был интерес к книгам, особенно много читала мама. Благодаря счастливой случайности, с раннего детства у меня сформировался тесный круг общения, связанный с живым интересом к искусству. В институтские годы и всю мою жизнь эти связи только укреплялись, ширились. С друзьями и единомышленниками мы обсуждали, порой — с жаром, литературную жизнь и другие явления художественного творчества, много спорили. Вся наша жизнь была проникнута этой атмосферой, чувством вовлеченности в мир искусства.

— В детстве или подростковом возрасте, наверное, каждый встречает книгу, которая переворачивает все его прежние представления. У вас было такое произведение?

— Были времена, когда книги можно было достать с большим трудом, а многие произведения имели статус «запрещенки». Как справлялись с этой ситуацией?

— Да, найти того же Г. Бёлля или Э. Хемингуэя в 60-е годы было сложно. Мое поколение рано приобщилось к самиздату. Знакомиться с «запрещенной» литературой мне помогало постоянное общение с друзьями и единомышленниками, которые были так же, как я, заинтересованы в современном литературном процессе. Делиться с другим — книгой, художественным текстом, новыми фактами литературной жизни — было абсолютным правилом. Находить книги мне помогали и помогают до сих пор закордонные связи с Западом. Так, роман «Доктор Живаго», я впервые прочел на французском языке, и только спустя какое-то время познакомился с русским текстом Б. Л. Пастернака.

Кроме того, вся моя жизнь связана с библиотеками. В студенческие, потом в аспирантские годы огромную важность для меня имели библиотеки Москвы и Санкт-Петербурга. Много интересного в ту пору можно было найти в так называемых закрытых фондах. По специальному разрешению все, в общем-то, можно было получить — и на языке оригинала, и в переводах на русский язык. Того же А. Шопенгауэра и Ф. Ницше, например.

— Вы следите за современным литературным процессом?

— Последние 15 лет я и сам лично связан с современной литературой и Запада и России. С 2013 по 2015 год я как профессор и доктор наук руководил молодежным грантом РГНФ (Российский гуманитарный научный фонд — прим. авт.). Основной коллектив составляли квалифицированные специалисты в возрасте до 35 лет, среди них было много аспирантов, защитивших под моим руководством диссертации по современным зарубежным авторам. При издании монографий я привлек к работе ведущих специалистов России — это доценты и профессора, специалисты по разным национальным литературам — Франции, США, Великобритании, Австрии, Германии. И в 2014-2015 годах мы издали наше первое коллективное учебное пособие — «Романная проза запада рубежа XX и XXI веков». Вы о нем наверняка слышали, я рекомендовал вам его на лекциях. А итогом работы последних лет стала коллективная монография «Искусство романа на рубеже XX и XXI столетий».

роман венгерского писателя П. Надаша «Книга воспоминаний».Давно намеревался прочитать его, но венгерским не владею. Из современной западной литературы я высоко ценю творчество британской писательницы А. С. Байетт, чей роман «Обладание», опубликованный в 90-х, на мой взгляд, является значительным произведением. Кстати, недавно вышел новый ее роман «Детская книга», переведенный на русский язык. К нему я еще не приобщился, но пишут, что после «Обладания» это лучший роман Байетт. Я знаком и с австрийской литературой, тем более что с 2003 года являюсь членом Российского союза германистов. Из современных австрийских авторов, о которых я писал, могу назвать роман Д. Кельмана «Я и Каминский». Во французской литературе привлекает творчество Ф. Клоделя, в особенности его роман «Серые души».

— А что скажете об отечественной литературе?

— На мой взгляд, значительным явлением в отечественном литературном процессе стал последний роман Л. Е. Улицкой «Лестница Якова». Очень близок мнеи писатель А. В. Иванов. Многим он известен по кинематографической версии его произведения «Географ пропил глобус» с К. Хабенским в главной роли. Однако предпоследняя из его изданных книг — роман «Ненастье» раскрывает более высокий уровень художественности, чем его предыдущая проза. Определенный интерес у меня вызывает и Е. Г. Водолазкин, особенно его роман «Лавр», к которому я, правда, еще не приобщился.

— Как вы относитесь к победителям литературных премий?

— Отношение двойственное. Подчас присуждение литературных премий вызывает, мягко говоря, недоумение. Очевидно, что определенную роль играют какие-то политические соображения, внутренние связи и так далее. Это касается разных премий, начиная от ведущей литературной премии Франции Гонкуровской до Букеровской и Нобелевской. Я далеко не всегда согласен с выбором жюри — иногда это просто итог стечения обстоятельств, я бы даже сказал, случайность. Порой литературные премии получают действительно значительные прозаики и поэты. Но в целом сейчас сложно сказать, что присуждение литературной премии — это показатель уровня современного творчества.

— По Интернету гуляет список произведений зарубежной литературы XX-XXI веков, который так и называется «Список Пестерева». Расскажите, чем вы руководствовались, когда составляли его?

— У меня есть два важных принципа. Первый: я всегда стремился показать студентам широкое пространство художественной жизни эпохи. Я считаю, для того, чтобы сформировать полное и разнообразное, многосоставное представление о литературе, в списке произведений должны присутствовать разные художественные направления и явления. Второй принцип заключается в том, что литература для меня — это, прежде всего, искусство художественного слова, хотя ее далеко не всегда так воспринимают. Поэтому при выборе книг я руководствуюсь уровнем художественности как оригинала, так и перевода.

— С книгами из вашего списка лучше знакомиться именно в студенчестве?

— У меня нет кумиров ни в литературе, ни в искусстве вообще, и я полагаю, что какие-то авторы рано или поздно теряют для нас свою актуальность. Но бесспорно то, что есть целый ряд произведений, который остается с ранней студенческой поры и навсегда. Конечно, здесь нужно учитывать и личностный, субъективный момент. Для некоторых в студенческие годы какой-то автор становится близким и западает навсегда. Поэтому я не могу сказать, что мой список литературы — вещь временная, преходящая… Кстати, я имею обыкновение не только дополнять этот список, но и убирать некоторые произведения.

— По какой причине? Кого убирали?

— Главная причина: произведение не так полно отражает определенное явление в искусстве, как другая книга — существует определенная взаимозаменяемость. Скажем, я убрал из списка «Актовый зал» немецкого писателя Германа Канта, хотя он интересен не только как представитель литературы ГДР и соцреализма, но и своей постановкой общечеловеческих философских проблем. Я решил, что можно обойтись и без него. Так же, как и без болгарского писателя Д. Димова с его романом «Табак», который может представлять эпизодический интерес, но вряд ли имеет высокую ценность. Я убрал французского писателя А. Стиля с его книгой «Последние четверть часа».

Здесь играет роль и то, что у нас сокращается не только количество учебных часов, но и возможности студентов охватить все. А ведь история литературы — это, прежде всего, знакомство с первоисточником — художественным текстом. Для меня, как я уже отмечал, это всегда было важно. Именно поэтому приходилось сокращать и целые разделы — например, в списке теперь нет огромного раздела по литературе соцреализма на Западе.

— Многие режиссеры решаются на экранизации известных литературных произведений. Следите за выходом новых киноверсий?

— Тот поток информации, в который мы вовлечены, пагубен, и человек должен разумно относиться к этой информации. Я слежу за экранизациями, но отношусь к ним весьма и весьма избирательно, поскольку в целом современная культура не вызывает у меня особого интереса и преклонения. Я не исхожу из каких-то прежних критериев, которые связаны с моим поколением и моим возрастом — просто это искусство действительно не вызывает ни интеллектуального, ни духовного отклика.

— Может быть, все-таки встречали экранизацию, которая не уступала бы первоисточнику?

— Есть целый ряд произведений, которые при экранизации или постановке представляют собой отступление от канонического литературного текста. Для меня всегда было важно: сумел ли художник передать дух произведения, дух времени, «я» писателя. Экранизации часто не вызывают у меня интереса, в основном, потому что этого нет.

Так, я принципиально не стал смотреть новую версию «Тихого Дона», хотя старая мне действительно близка. Мне также было достаточно рекламных роликов новой «Анны Карениной». В свое время видел Анну в исполнении Аллы Тарасовой… Недавно в формате сериала вышла новая версия «Бесов» Ф. М. Достоевского — я тоже не стал ее смотреть. Художественно значимым явлением для меня стала экранизация «Идиота» 2003 года, вышедшая в 10 сериях. Е. Миронов в роли князя Мышкина сыграл потрясающе, великолепна И. Чурикова в эпизодической роли. Кстати, старую версию «Идиота» с Ю. Борисовой и Ю. Яковлевым я не принимал ни тогда, ни сейчас.

«Шинели» с М. Неёловой – в Интернете можно посмотреть телеверсию спектакля. Нельзя не назвать и непревзойденную до сих пор картину С. Лэнгтона «Гордость и предубеждение» по роману Дж. Остин.

— Валерий Александрович, ну и напоследок: что вы можете пожелать современным студентам ИФиМКК? Многие действительно трепетали перед вами, теперь говорят, что вместе с вами ушла целая эпоха.

— Пожалуй, две вещи, пусть это и несколько пафосно звучит. Не утратить самого себя, своего «я». И второе: не утратить ответственного и творческого отношения к жизни, миру и людям.